Е. Кузнецов
МОЯ БЕЛУХА
Участникам Томской экспедиции 1963 г. посвящается
ИЗ ИСТОРИИ ПОКОРЕНИЯ БЕЛУХИ *
1836 г. Главный инспектор госпиталей и аптек Колывано-Врскресенских сереброплавильных заводов, доктор медицины и хирургии Фридрих Вильгельмович Геблер подходит к Белухе с юга. Он поднимается на неё до границы нетающих снегов (около 2800 м). Высоту Белухи он оценивает в 3352 м. За статью “Замечания о Катунских горах, составляющих высочайший хребет в “Русском Алтае” ему присуждается Демидовская премия Московского общества естество-испытателей - 2500 руб.
1898 г. К Белухе направляется страстный исследователь Алтая, профессор Императорского Томского университета Василий Васильевич Сапожников, возглавлявший в первом сибирском вузе кафедру ботаники, С юга по Катунскому леднику (ныне ледник Геблера) совместно с четырьмя спутниками поднимается он на “седло” между Западной и Восточной вершинами. Они приближаются к северному краю “седла”. ” Мы остановились перед страшным обрывом на Аккемский ледник. Близко к краю подходить было небезопасно, так как здесь над скалистой стеной образовались гигантские снежные навесы, вместе с которыми мы могли оказаться на Аккемском леднике, что не входило в наш маршрут”.
В.В Сапожников оценивает высоту “седла” в 4065 м, а высоту Восточной вершины в 4542 м.
* Данные из книги: Горный Алтай. Под общ. ред. В.С.Ревякина. Томск, изд. ТГУ, 1971.
1911 г. Неудачна и вторая попытка В.В.Сапожникова. В течение недели пережидала его группа непогоду, застигшую их в начале восхождения. Но и после Белуха оставалась закрытой облаками. “Вернусь ли я когда-нибудь к Белухе, не знаю”. - писал Василий Васильевич.
Интересна дальнейшая судьба этого замечательного ученого, открывшего и описавшего полторы сотни ледников Алтая. В.В.Сапожников стал ректором Томского университета. Во время гражданской войны А.В. Колчак оказал Томскому университету особые почести, выделив на нужды науки большую сумму денег. Профессор Сапожников согласился войти в его правительство министром просвещения. Умер Василий Васильевич Сапожников в Томске в 1924 г.
1914 г. 25 июля два брата: Борис и Михаил Троновы с двумя проводниками поднялись с юга на ледник Геблера и заночевали у Раздельного гребня. На другой день, выйдя в пять часов утра, они перешли на центральный поток ледника и поднялись на “седло”, где оставили проводников. В три часа тридцать минут пополудни они были уже на Восточной вершине. Это была их четвертая попытка
взойти на вершину. Знакомством с Алтаем братья обязаны своему отцу В.Д.Тронову, путешественнику и краеведу, обладателю двух серебряных медалей Императорского Русского Географического общества. В дальнейшем оба брата становятся учеными: Борис Владимирович - химиком, а Михаил Владимирович - гляциологом. Оба получают звания профессоров. Сорок три летних сезона провел Михаил Владимирович в экспедициях. Его работа “Современное оледенение Алтая” удостоена Государственной премии. Последнее свое восхождение на одну из алтайских вершин он совершил в возрасте семидесяти восьми лет.
1926 г. Участники гидрологической экспедиции, ленинградские альпинисты Н.В.Зельгейм и Б.Н.Делоне (последний в дальнейшем - крупный советский математик, академик) предпринимают попытку взять Белуху с севера. Они поднимаются по узкому северо-восточному гребню до высоты 4100 м и принимают решение спускаться после того, как на их глазах впереди обрушивается громадный карниз. Самая высокая точка этого гребня называется теперь пиком Делоне.
1935 г. Первая Всесибирская альпиниада. Цель – привлечение широких масс к спорту. Организовывают альпиниаду Общество пролетарского туризма и экскурсий (ОПТЭ) и газета “Советская Сибирь”. Штаб альпиниады возглавляет бывший командир ЧОНовского отряда, завершившего в 1922 г. гражданскую войну на Алтае, Иван Долгих. В штаб альпиниады входит первый секретарь Западно-Сибирского Крайкома ВКП(б) Роберт Эйхе. По распоряжению К.Е.Ворошилова выделяется авиазвено. Участники альпиниады – красноармейцы и командиры РККа, активисты комсомола, ударники труда, шахтеры, осавиахимовцы, представители национальных меньшинств. Всего участников 84. Из них на Восточную вершину по пути с юга поднялись 43. На вершине были установлены знамя Ойротского (впоследствии Горно-Алтайского) Обкома ВКП(б) и барельеф И.В.Сталина. Остальные восходители по состоянию здоровья взошли только на «седло».
В предвоенные годы покоряются также Западная вершина Белухи и пик XX дет Октября. Маршруты на них пролегают с юга, по наиболее легкому пути.
1953 г. Год смерти И.В.Сталина. Группа Елены Казаковой (г. Москва) впервые совершает траверс (переход с одной вершины на другую) Восточной и Западной вершин. Этот траверс, явившийся прекрасным дополнением предыдущих восхождений и проходивший в сложных погодных условиях, восходители посвящают 30-летию советского альпинизма.
1963 г. Но оставался непройденным главный маршрут Белухи, объединяющий как бы в одно целое все другие маршруты, подытоживающий все ранее сделанное – это траверс всего массива, всех четырех вершин. Начало и конец маршрута - в одной точке – на севере, под Аккемской стеной. Логичным и последовательным представляется подъем с ледника Родзевича на пик XX лет Октября по одному из крутых контрфорсов, переход через Западное плато (высота 4050 м) на Западную вершину, спуск на “седло”, подъем на Восточную вершину, переход на пик Делоне и спуск с него на ледник Родзевича по северо-восточному гребню. Команда томского Облсовета СДСО “Буревестник” выбирает данный маршрут в качестве основного и проходит его.
Главы книги:
В БАЗОВОМ ЛАГЕРЕ
Наш базовый лагерь разместился на высоте 2100 м. чуть выше Аккемского озера на крутом правом берегу речушки, вытекающей из под языка ледника Родзевича. Ровная и довольно просторная площадка, покрытая камушками и скудной травкой, растущей клочками, упирается в “курумник” -крутую каменную осыпь из крупных камней. Со стороны “курумника” небольшие заросли ив с узкими длинными листьями. Над берегом речки в один ряд пять четырехместных палаток. На краю площадки со стороны Аккемского озера большая шатровая палатка - продуктовый склад.
Недалеко от него рядом с осыпью оборудовано место для костра. Самодельный стол, сколоченный из узловатых ошкуренных жердей ивы и ящичных дощечек.
Сегодня солнце, и почти все раздеты. Вот полуголые Валя Слюсарчук, он же «Слесарь» и Сережа Лобанов заняты “слесарной” работой. Они рихтуют (выправляют) скальные крючья. В выбеленный солнцем трещиноватый кусок ствола вбит топор. К обуху топора Слесарь прижимает плоскогубцами крюк. Тонкие нервные брови Слесаря изломаны, на лбу узкие морщинки, темная шевелюра взъерошена. Сережа деловито бьет скальным молотком по лепестку крюка. Сережа у нас самый молодой в экспедиции, ему двадцать лет, он студент. После стрижки наголо его волосы чуть отросли, но лицо Сережино боевое, решительное. За столом сидят двое. Наш доктор Петя Фомин измеряет у Андреева давление. Сегодня медосмотр. Петя Фомин - молодой выпускник мединститута, спокойный, серьезный парень. И сейчас его продолговатое лицо с белыми бровями и небольшой рыжей бородкой по-деловому сосредоточено, как на приеме больного. На голове белая валяная шапочка с шишечкой. Видимо Петя опасается перегретъ голову. Между бровей складка. Андреев добродушно ждет результат. Лицо Геры мягкое, внимательное.
В продуктовом складе трудятся два наших “хозяйственника”: завхоз Григорий Исаакович Шварцман (он же «ГИШ») в ботинках сорок пятого размера, и началь-ник над всей материальной частью экспедиции Анатолий Молодежников (он же «Молодой»). Оба в очках, оба успели зарасти до глаз бородами. Они очень подходят друг другу. Пересчитывают, перекладывают банки о консервами, мешочки, ящики. Это их вотчина. Без их разрешения в склад никто не заходит.
Рядом c одной из палаток на аккуратно сложенной штормовке сидит Виталий Хижняк ( он же «Хищник», или ласково «Хыча»), главный острослов в экспедиции. Он самый худой среди нас, но зато у него самый большой аппетит. У Хычи прекрасная личная аптека, и сейчас он занят её ревизией. Узкое клиновидное лицо его с большими залысинами склонилось над разными пакетиками, скляночками и баночками с таблетками, пилюлями и ампулами. Таблетки от угольно черных до ядовито желтых, есть даже таблетки размером с трехкопеечную монету. Все это он тщательно пересматривает и укладывает. На носу у Хычи пластырь от солнца.
Мы с Лешей Спиридоновым заканчиваем подготовку флага. Леша в одних плавках. Он уже загорел красивым горным загаром. Мы сделали длинный
шест из двух очищенных от коры ивовых жердей, состыковав их. Выкопать глубокую ямку не удалось, и мы завалили низ шеста камнями, натянули
три растяжки. На верху шеста вбили скобочку из гвоздя, и в неё продернули репшнур, за который будет вытягиваться флаг. А пока полотнище обматываем вокруг шеста внизу, и закрепляем.
Недалеко от нас у кустов дремлет годовалая рыжая телка, которую пригнали сюда, чтобы забить на мясо. На ней голый до пояса, ногами в одну сторону сидит Боб Гусев и поет под гитару. У Боба темные бровки и аккуратненький носик. Он завидно отличается от всех нас ухватками смекалистого мужичка, разговор его очень энергичный. Очень любит петь, и голос у Боба приятный, бархатный. Сейчас он поет песню о маме. Телка блаженно закрыла глаза.
Мама, милая мама…
Боб! Не надо так жалобно! Ты же не на горе! - кричит ему загорающий на надувном матрасе Юра Брусов. Жесткие белые волосы Брусова стоят торчком. Щетина цвета красной меди хорошо обрамляет центральную розовую часть лица.
- Не мешай человеку. Видишь, тоскует. - степенно роняет на ходу Саша Иванов. Саша почему-то в черной конькобежной шапочке, белой рубашке с короткими рукавами и брюках от хоккейного костюма, сильно вытянутых на коленях.
Гусев продолжает петь, не обращая внимания на реплики. Но телке что-то начинает не нравиться, и она пытается встать. Гусев, поднимаясь с телки, допевает.
- Слушайте, а как мы её назовем? - спрашивает Леша.
- Кого?
- Да телку. До сих пор имени нет, а носков уже четыре пары сожрала.
- Майку еще добавь! - весело кричит Лобанов.
- Я знаю, как. - говорит Хижняк, улыбаясь белозубой улыбкой.
- Как? - приподнимается Брусов.
- А Бруськой назовем. Я так думаю: и у телки, и у Брусова глаза большие, навыкате и ресницы белые. Что-то общее в лицах.
- Дурак ты, Хищник. - произносит Брусов и под дружный хохот удаляется загорать в другое место…
К ужину Гусев печет блины. Нет печки, нет сливочного масла. Но есть смекалка. Боб ловко подбрасывает блины вверх. Переворачиваясь в воздухе, блин шлепается на скороводу. Румяная аппетитная горка все выше и выше.
Световой день кончается, и темнота заполняет ущелье. Трещит в
огне хворост, и костер, как чарующий волшебник, притягивает к себе. Желтые жадные язычки вначале робко облизывают сучья, но, осмелев, перескакивают на них и в безумном танце творят бесконечную пляску, рвутся за новой своей добычей. 0, костер! Ты, словно шаман! Сколько видений, воспоминаний, мечтаний в беге твоего огня? Это помыслы предков дотягиваются до нас, и нечто могучее и необъяснимое вступает в наши души. И вдруг Виталий Хижняк едва не падает в костер от чьего-то толчка сзади. Прерывается песня. Что такое? За спиной Хижняка стоит Бруська и добродушно пережевывает жвачку. Парни ржут.
- Ах ты, зараза! - замахивается на нее Хижняк.
- Не трожь, Хищник! Это бог тебя наказал! - кричит Брусов.
- За что же меня наказывать?
- За кличку.
Новый взрыв хохота.
- Иди, иди ко мне, моя хорошая. - ласкает телку Гусев, и она послушно переступает ближе к костру, словно приобщаясь к теплой компании.
Завтра выходим не ледник, а там и на первое тренировочное восхождение на безымянную гору. Андреев с Хижняком уже были на леднике, просматривали маршрут. Вершина рядом с перевалом Аккем, в верховьях ледника Родзевича. И название уже придумано: пик Томских студентов. Но вначале поднимем флаг экспедиции.
Утром я просыпаюсь рано и выглядываю из палатки, в которой мы спим со Спиридоновым и Гусевым. Солнце только-только еще осветило площадку. А Белуха! Ледовые сбросы ее спят в голубоватом холоде, и только края карнизов тронуты теплым золотом. Верхушки Восточной и Западной вершин ослепительно сверкают в густой синеве раннего неба.
- Красиво? - раздается голос Валеры Ольшанского.
- Здорово!
Ольшанский вылез раньше всех. Он стоит в одних трусах. Трусы - как гармошка от многочисленных складок. Валера могуче потягивается и ерошит рукой вихрастые русые лохмы. На лице безбрежная улыбка. И весь он - высокий, широкоплечий – как слиток несокрушимого здоровья и силы.
- Вылазь на зарядку.- зовет он.
Мы с наслаждением разминаемся, бросаем камни в горную речку, раздеваемся догола и запрыгиваем в обжигающие струи, но тут же выскакиваем. Валера долго и тщательно растирается. Особенно долго трет лицо, каждую впадинку на нем.
Но вот и настал торжественный момент. Открытие альпиниады. Плотно набитые рюкзаки поставлены по прямой линии над берегом речки. К ним прислонены ледорубы. Мы стоим в шеренге, каждый у своего рюкзака, лицом к флагу. Андреев – правофланговый. Вот он выходит вперед и поворачивается к нам лицом. Правофланговым теперь становится Меньшиков.
- Стажер Меньшиков! Подойти к флагу!
Валерий Меньшиков – студент университета. Он умудрился окончить школу инструкторов альпинизма, правда, пока еще не работал в качестве инструктора.
У Валеры красивые длинные ноги легкоатлета. Крупным шагом он направляется к флагу.
- Приготовить флаг к подъему!
Меньшиков отматывает полотнище и встает у флага. Овальное, с мягкими чертами лицо его становится строгим.
- Равнение на флаг!
Строй замирает.
- Флаг поднять!
Кумач медленно ползет вверх. На самом верху ветерок раскрывает его, и флаг, остановившись, колышется на фоне белых снегов. Нет музыки. Но пламя Белухи всплеснулось за красным флагом. И звенит, и звучит в душе какая-то чистая мелодия.
- Альпиниада Томского областного Совета ДСО “Буревестник” объявляется открытой! Ура!
Ура!!!
Бруська, наблюдавшая за церемонией, вздрагивает от громкого крика и, задрав хвост, начинает носиться по лагерю.
- Ха-ха-ха!!!
- Одеть рюкзаки!
Вскидываем рюкзаки и берем ледорубы в руку. Цепочкой спускаемся к речке. Легко перепрыгиваем по камням. Привычная ходьба с рюкзаком. Не отстать, наладить дыхание, войти в ритм. Подъем на морену. Тропы нет. Через полчаса я оглядываюсь. Маленькая красная капля рдеет над лагерем.
НА ВСЮ ЖИЗНЬ
Ковыляем по караванной тропе. Три “калеки” и врач. Остались позади базовый лагерь, Аккемское озеро и домик метеостанции. Перед входом в тайгу останавливаемся. Огладываемся в последний раз на Белуху.
Что-то сжимается внутри. Яркая-яркая кинолента уходит в прошлое.
Вот и первые лиственницы. Жилистые, истерзанные ветрами, их тела, как и наши, лишены жировой прослойки. Тайга обнимает, обволакивает густым воздухом, завораживает могучим шумом. Деревья словно что-то хотят нам сказать, наклоняясь к тропе. Их корни переплетают тропу, давая опору нашим ногам. Торопится вниз, бурчит сердитый Аккем. А шустрый бурундук сигналит своей полосатой спинкой: «Путь свободен»! Ни льда, ни снега, ни ветра. Воздух настоян на хвое. Здесь так хорошо Мы перемещаем свои тела по тропе, а душа позади, на белых вершинах.
Вечером на второй день подходим к Катуни. На противоположном берегу поселок Тюнгур. Могучая стремнина переносит наш паром, как перышко. И вот мы в поселке. Просимся переночевать. В избу нас не пускают, но разрешают использовать баню. Мы согласны. Хозяйка дома приносит нам чугунок молодой картошки. Новый день. Автомашина. Чуйский тракт. Все ниже и ниже горы. Горно-Алтайск. Бийск. Купив на железнодорожном вокзале билеты, мы узнаем, где депо. Идем туда, чтобы попроситься в рабочий душ. Там неожиданно оказываются весы. Измеряем свой вес. У меня 62. До экспедиции было 78. Белуха внесла поправку.
Стучат колеса. Мы все ближе и ближе к Томску. Скоро я встречусь с родными, приду на кафедру, где буду работать, поделюсь впечатлениями с друзьями и коллегами. И будет радостно найти отклик в душе людей. Но незримо будет присутствовать грусть – ведь все самое большое осталось там, на Алтае.
Через месяц в областной газете появится статья Андреева “Флаг “Буревестника” на Белухе”. Гера назовет наш маршрут одним из лучших в сезоне 1963 года. Очень мягко коснется он сурового испытания – голода. Соображения престижа удержат его и от рассказа о спуске с Западной вершины.
Мочалов закончит монтаж своего фильма, и по томскому телевидению будет показана лента “Свидание с Белухой”.
Белуха дала нам первый бесценный опыт экспедиционного альпинизма. Крепла команда. Новые вершины, сложнее и выше, вставали на пути.
Но Белуха светила ярче других. Сколько раз я возвращался мыслями к ней! И когда случилось, что я начал серьезно болеть и потерял веру, что вернусь к альпинизму, когда все восхождения, что видел во сне, стали сниться только как неудачные, Белуха все равно продолжала светить. И однажды мне приснился сон, что мы с Меньшиковым идем к вершине, которая острым сверкающим пиком вонзается в небо. До вершины остается совсем немного. Радость переполняет сердце. Мы счастливы. Но сверху несется страшная лавина, вот-вот она обрушится на нас, и я говорю Валере: «Давай, хотя бы обнимемся напоследок». Мы обнимаемся, падаем, и я просыпаюсь в сильной тоске. Сердце бьется, как жалкий птенец… Сон повторялся. Я понял, что видел во сне не просто вершину, что это была Она. И я поклялся себе написать о Ней.
И вот я взялся за перо, чтобы создать вторую свою Белуху. Неважно, что прошло много лет. Всё так свежо в памяти. Вновь оживают голоса и лица друзей, и вновь я испытываю радость победы и страх близкой смерти, и слезы при встрече…
У многих людей есть своя нелегкая вершина в жизни. У моих друзей и у меня есть Белуха. На всю жизнь.
СНОВА В БАЗОВОМ ЛАГЕРЕ
И вот наконец всё. Мы стоим напротив строя друзей. Чуть слышно трепещет флаг.
- Покорителям Белухи… Физкульт…привет! Физкульт… привет! Физкульт-привет! – Так троекратно поздравляют нас.
- Лагерю наш… – произносит Андреев.
- Привет! - подхватываем мы хриплыми голосами. Нас обнимают. Нам жмут руки. Нам подносят компот в кружках. Горячим товарищеским теплом окружают каждого из нас.
Милый базовый лагерь! Никуда не надо идти. Зеленая травка. Палатки. Стол. На столе большая кастрюля с мясом. Молодая телятина. И ведро бульона. И лепешки. Целая гора еды!
- Парни, вам сейчас нельзя мясо. – говорит Саливон.
- Мы немного.
- Нисколько нельзя.
- Немного-то можно?
- Только чуть-чуть.
От еды невозможно оторваться. Наконец, мы расползаемся и падаем, обессиленные, на спальные мешки. Но вскоре резкие боли в животе скрючивают и выворачивают нутро. О, ужас! Надо было сдержать себя! Какие муки! Петя Фомин дает слабительное, нас пытаются отпоить чаем. Все напрасно! Только к ночи начинают стихать боли.
Первая ночь в тепле. Сухой и мягкий спальный мешок. Теплый
ветерок залетает в палатку. Темно и тихо. Только шум речки нарушает тишину ущелья. Речка ликует, удрав из ледяного плена Белухи. Ноют обмороженные ступни ног.
Пушистым облаком обволакивает сон. Но вскоре появляются обледеневшие
скалы. Засыпанные снегом полки сменяются ледовыми ступенями. Натянутые
веревки перекрещиваются в каком-то беспорядке. И весь этот жуткий калейдоскоп
не дает ни остановиться, ни отдохнуть. Летит горящий примус. Надо скорее
уходить, но под ногами крутой лед, и Меньшиков летит кувырком в темную
пропасть. Палатка сдавливает нас, и легкие разрываются от удушья. Страшный
мучительный кашель сотрясает меня, и я просыпаюсь. Я задыхаюсь от кашля.
Исчезает все. Абсолютно все. Остается какой-то жуткий «треугольник». Натуга от
кашля поднимает меня вверх по его боковой стороне. Не перевалю вершину
дьявольского «треугольника» - умру. Вот вершина! Беспрерывный, вытягивающий
нутро кашель как будто отпускает меня, и я спускаюсь с вершины «треугольника»
к основанию, и снова ползу вверх. Адские «треугольники» повторяются много
раз, совершенно измучивая меня.
На другой день после завтрака Петя Фомин оперирует Меньшикова. Валера выставил условие: никто из нас не должен находиться рядом и рассматривать. Он лежит на спальном мешке прямо на земле. Руки не привязаны. Валера мужественно терпит. Лицо и шея закрыты марлевой накладкой. Петя в маске. Он склоняется над поврежденной частью лица. Зашивает рану под глазом. Все нормально. Шов скоро заживет, побелеет. И останется на лице Валеры метка Белухи.
На разборе (анализе) восхождений Андреев скажет, что если бы группа Хижняка не вышла навстречу нам, были бы трупы.
Кинооператор Мочалов предлагает закончить съемки начатого фильма. Ведь он снял только начало нашего восхождения. Значит, надо “ставить” восхождение. Мою роль будет “играть” Юра Брусов. Я чувствую себя плохо. Сильно распухли кисти рук. Пальцами не могу достать ладони. Юра надвинет шапочку на глаза, и никто из посторонних зрителей фильма не поймет, что “артист” сменился. Валера Меньшиков будет поворачиваться в сторону камеры только той стороной лица, на которой здоровый глаз…
У Меньшикова поднимается температура. Его тоже мучает кашель.
Принимается решение: завтра утром меня, Меньшикова и Васю Зекова отправить вниз в сопровождении врача. У Васи нарушилась координация. Товарищи по восхождениям говорят, что, когда все прыгают через трещину, у Васи получается вбок, и он не однажды побывал в трещинах. Еще одна мучительная ночь. Утром мы укладываем свои рюкзаки. Но до выхода фотографируемся всем составом. Наши главные фотографы – Виталий Хижняк, Гарик Скрябин и Дима Денисов настраивают аппараты на автоспуск и быстро, со смехом бегут к нам. Мы тоже смеемся. В меховых чунях до колен рядом со мной сидит Валерий Ольшанский. С другой стороны от меня Генрих Андреев, за ним, наклонив вбок голову - Валерий Меньшиков. Александр Мочалов, Борис Гусев, Юрий Саливон, Юрий Брусов, Василий Зеков, Валентин Слюсарчук, Анатолий Молодежников, Виталий Хижняк, Александр Иванов,
Григорий Шварцман, Петр Фомин, Сергей Лобанов, Леонид Спиридонов, Владимир Сыркин, Василий Петренко, Дмитрий Денисов. Почти все улыбаются. Так и запечатлевает фотография чудесный миг нашей жизни.
СПУСК ЧЕРЕЗ ПИК ДЕЛОНЕ
Гребень на Делоне хорошо виден. В сторону ледника Менсу с гребня нависают гигантские карнизы, словно роскошные кружева. В другую
сторону – крутые снежные склоны, переходящие в вертикальные сбросы. Складки гребня создают впечатление лабиринта.
Осторожно обходим карнизы, тщательно страхуя друг друга, оставляя на сверкающем снегу цепочку следов. Наши тени, удлиненные за счет крутизны, словно столбы, движутся за нами. Карнизы кончаются, и мы подходим к скалам, выводящим на вершину. Решаем обойти их по твердому фирну, одеваем кошки. Не снимая их, заходим на саму вершину, на которой нагромождения крупных обломков скал. Вид с вершины превосходный, но он уже не радует, слишком велика усталость. Все страшно голодны. Мысли только о завершении маршрута. Валя Слюсарчук раздает всем по одной шоколадной конфете. Никогда
не думал, что так много сил может дать одна конфета. Истощенный организм мгновенно выхватывает из неё все калории, и я чувствую себя сразу сильнее.
Ночуем на неудобном скальном пятачке, к которому подходим по неприятному натечному льду, вырубая ступени. И вот наступает последний, пятнадцатый день восхождения. Спуск с Делоне довольно опасен, гребень узок. Приходится забивать крючья, рубить ступени, не делая скидок на усталость. Слишком много альпинистов погибло именно на спусках. Когда пройдена самая
трудная часть маршрута, кажется, что все опасности позади, воля расслабляется, бдительность теряется. Нельзя спешить!
Уже высоко над нами возвышается пик. Уже близок перевал Аккем. Еще, еще немного! Последние скалы, последняя страховка. Ровный снег перевала. Спуск с него не представляет опасности, и, опираясь на ледорубы, мы «глиссируем» и быстро оказываемся на верхней части ледника.
Мы на леднике! Оглядываемся наверх. Громада Делоне закрывает вершины Белухи. Не видно ни «седла», ни «аэродрома». Только прямо на западе – корона XX лет Октября. Что осталось наверху? Еще не скоро все уляжется в сознании, и долго будут впиваться в обмороженные ступни сотни иголок. Но мы чувствуем, что сделано что-то большое, может быть, очень большое. Больше, чем просто спортивное восхождение. Мы боролись за победу и боролись за жизнь. И помогали друг другу. И потому, что мы были вместе, мы теперь здесь.
Ледник, словно широкая белая река, уходит вниз на запад и там поворачивает на север. Ноздреватый, засыпанный камнями лед. Совершенно чистое небо и совершенно пустой желудок. Еще шагать и шагать. Вниз – не вверх. Но и вниз не просто. Я загадываю себе ближайшую цель – маленький бугорок впереди. До бугорка метров сто. Около ста пятидесяти шагов. Считаю десятки шагов. Вот и бугорок. Теперь впереди замечаю трещину и прикидываю расстояние до неё. Трещина все ближе и ближе. Надо её перепрыгивать. Собираю в узелок оставшиеся силенки и перепрыгиваю, не задерживая друзей. Маленькие цели помогают двигаться. Нет никаких мыслей. Лишь бы дойти. Наверное, у языка ледника отдохнем. Лишь бы Андреев остановился. Ну вот и конец ледника. Гера останавливается, смотрит на нас, и пока не садится. Но видно, что он тоже
смертельно устал. Сидим на больших камнях, скатившихся на лед. Двигаться не хочется. Даже разговаривать нет никаких сил. Остановиться бы, поставить палатку. Но до базового лагеря ходьбы не более часа. Всего один час!
- Ну, штурмовики! Подъем! – через силу бодрится Андреев. Кое-как поднимаемся и снова переставляем ноги. Выходим на морену. Тропы практически нет, сплошная какая-то «чертоломина». Мелкие камни едут из-под ног, а средние качаются, и тогда теряется равновесие. Это страшно мучительно – терять равновесие! Проклятые камни! Я поднимаю голову и вижу флаг. Красный лепесток среди скал. А вот и речка перед лагерем. Надо перепрыгивать по камням. За речкой подъем к лагерю. Перепрыгиваем, умудряясь не попасть в воду. Последние шаги. Последние десять метров. И тут силы окончательно отказывают. Я сажусь. Встать не могу.
- Жека, ты что?
- Я потом.
- Да осталось-то ерунда!
Я молчу. Подбегают друзья….
НА ВЫСШЕЙ ТОЧКЕ АЛТАЯ
Все вместе поднимаемся на Восточную вершину. Темп медленный, но ровный. Наша четверка идет первой. За нами без разрыва группа Хижняка. Идти, конечно, очень тяжело. Сказывается истощение. Но наше моральное состояние высокое. Стало веселее, увереннее. Мы теперь не одни, и путь ясен. И более половины пути уже пройдено.
Поднимаемся на главную вершину Белухи. Идем с «седла» на гребень. Идем по пути первовосходителей - братьев Троновых. Здесь поднимались они в валенках и полушубках с альпенштоками в руках. Троновы были еще совсем молоды, ведь еще не началась первая мировая война. Михаил Владимирович еще жив и здоров, работает в Томском университете, заведует кафедрой. Маленький сухонький старичок. Я видел его четыре года назад в альплагере «Ак-Тру» на Алтае, где базировалась возглавляемая им гляциологическая экспедиция. Каждый вечер альпинисты лагеря собирались у большого костра и пели песни. Подходил и Михаил Владимирович. Ему уступали местечко получше, и он подолгу сидел с нами.
Воспоминания помогают переносить тяжесть подъема. Два часа поднимаемся мы на перемычку в гребне Восточной вершины. Теперь путь по скалам, достаточно простым в техническом отношении, к самой вершине. Участки, где требуется попеременная страховка, перемежаются с участками, где можно идти одновременно. Это типичный «двоечный» маршрут, не представляющий труда для альпинистов, находящихся в спортивной форме. Технически мы делаем все правильно, но только очень уж медленно. Наши друзья, идущие сзади, не пытаются выйти вперед. Они тоже устали, но без сомнения могут идти быстрее. Действует одно из самых этичных правил альпинизма – темп группы определяется темпом слабого. И мы благодарны друзьям.
Но вот цель совсем близка. Сердце наполняется радостью. Как ни прекрасны мгновения на вершине, как ни велика гордость за восхождение внизу, после спуска, все же лучшие, самые счастливые минуты, самое острое, самое прекрасное ощущение – минуты подхода к вершине. Она совсем близко! Последние шаги! Забывается усталость, хотя частое, тяжелое дыхание вырывается из груди и кровь зубилом долбит в виски. Еще каких-то десять метров! Товарищ по связке уже на вершине. Вот она! Чувство необычайного облегчения, эйфория, экстаз победы. Ради этого стоит жить. С этим можно теперь жить. Что бы ни было дальше в жизни, всегда можно будет оглянуться на эту вершину, и она будет среди других. Мы находимся выше всего Алтая, огромного, чистого, нетронутого. Песчинки в этом вздыбленном мире. А, может, молекулы Родины?
Великолепная панорама открывается нам. Вдали на севере – темный окоем тайги, Аккемское озеро, домик метеостанции. Под нами ледник Родзевича. Круто взлетают над ним ребра пика XX лет Октября. Вон и наше
«ребрышко». «Восемь суток подряд…».
Все улыбаются. Радостные, легкие, шутливые восклицания. Из тура извлекается барельеф Сталина – небольшая тарелочка с выпуклым изображением вождя. Тарелочка переходит из рук в руки. Достается целый комплект записок: 1937 года - группы альпинистов обществ «Спринт», «Строитель Востока», «Металлург» и 1953 года – группы ВЦСПС, которую возглавляла Елена Казакова.
Наши друзья ставят две палатки на снегу чуть ниже вершины, в удобном месте, защищенном от ветра. Палатки расположены входами друг к другу – «тандемом». Всё так хорошо. Готовится скудный, но горячий ужин.
Утром я начинаю просыпаться до общего подъема. Какая прелесть в таком просыпании: можно все слышать и одновременно погружаться в прозрачные волны сна, время от времени всплывая к его поверхности. Где-то рядом гудит примус. И вдруг мы все резко и окончательно просыпаемся. Из соседней палатки вопли. Кто-то задел кастрюлю с какао, и она – кувырком – на Сережу Лобанова. Первые крики – крики сожаления, ведь это последнее какао. И только чуть позже начинаются сочувствия Сереже: он обжегся. Сережа от этого лишь сильнее злится.
Я выбираюсь из палатки и попадаю в чудо. Под нами бесконечное море облаков, залитое солнцем. Белая пена покрыла все, и земля утонула под ней. И лишь сверкающие шлемы вершин, как островки, плавают в этот море. И мы на одном из таких островков. Душа, как птица, парит между ними, уносясь все дальше и дальше.
Легкий толчок в плечо прерывает мои мечтания. Это Андреев. Он улыбается.
- Идем, сфотографируемся перед выходом.
Одев рюкзаки, мы стоим на вершине. Хижняк щелкает нас из разных фотоаппаратов, заставляя менять позы. Андреев держит вымпел, на одной стороне которого белый буревестник раскинул крылья, а на другой – слова посвящения 60-летию КПСС. Гера улыбается. Козырек его вязаной шапочки отбрасывает тень на глаза. Меньшиков, выпросив у меня темные мотоциклетные очки, прикрывает ими бинт. Но белый уголок по-предательски выглядывает из-под очков. Ольшанский становится на колено и щурится на солнце, собрав лоб в морщины. Оставив в туре записку с вымпелом, идем по гребню на пик Делоне.
ВСТРЕЧА
Связываем все имеющиеся веревки и репшнуры, закрепляем конец и сбрасываем вниз. Веревка развиваясь вытягивается, но до «седла» не достает. Остается метров пятьдесят крутого снежника. Съедем без веревки. Склон чистый. «Бергшрунда» - трещины, разделяющей обычно склон и ледник, не видать. Собираем рюкзаки. Вначале спускаемся по связанным веревкам, а затем садимся на снег и вылетаем на «седло». Чуть дальше от нас лежит рюкзак Меньшикова. Валера бредет к нему, копается в нем и достает две красные ракеты с ракетницей, передает Андрееву. Андреев, не снимая своего рюкзака, выпуливает их одну за другой. Ракеты почти не видны в сияющем просторе. Но хлопок выстрела должен быть слышен далеко. Да мы и так хорошо видны на снегу.
С гребня Восточной вершины уже спускаются люди. Первая двойка. Теперь совсем немного ждать. Мы располагаем палатку входом к Восточной вершине. Забираемся в палатку и лежа наблюдаем за теми, кто спешит к нам. Наконец-то можно по-настоящему расслабиться. Впереди долгожданная встреча. Их шесть человек. Три связки. Первая уже на середине склона. А ниже, где склон смыкается с «седлом», изгибается широкий «бергшрунд». Ширина, наверное, не менее четырех метров, а глубина – десяти. Верхний край трещины значительно смещен относительно нижнего. Всегда жутко, когда заглядываешь в такую трещину. Гладкие затемненные стенки. Материковый лед. И вечный холод.
Последняя связка почему-то спускается не там, где первые две. Вдруг что-то происходит. Верхний участник последней связки, кажется, поскользнулся. Да, он упал и скользит вниз. Скорость нарастает. Видимо круто. Его напарник тоже срывается. Это первый сдернул его. Но скорость первого в момент срыва второго уменьшилась, и он на какое-то мгновение задерживается. Но теперь уже второй сдергивает его, а сам останавливается, так как скорость его гасится при рывке. Его сдергивает теперь верхний. Какой-то жуткий челнок. Но вот оба скользят с большой скоростью. Сейчас «бергшрунд»… Близится развязка. Из уст Андреева вырывается страшное ругательство. Мы замираем. Перед «бергшрундом» альпинистов подбрасывает, и, описав большие дуги, они перелетают через него, зарываются в снежный нанос и в неестественном положении едут вместе с ним. Останавливаются. Пытаются встать и не могут. Видимо мокрый тяжелый снег сильно уплотнил их. Но вот они выкарабкиваются. Сидят какое-то время. Слава богу. Пронесло. Придя в себя, разматывают запутавшуюся веревку и, смотав ее в кольца, топают к нам, проваливаясь по колено в снегу. Их товарищи осторожно подходят к «бергшрунду», разведывают, где поуже, и перепрыгивают, страхуя друг друга.
Уже различимы лица. Первыми к нам подходят Виталий Хижняк и Саша Иванов. Это они сорвались. Несмотря на виртуозное падение, на носу у Хычи сохранился пластырь, защищающий от солнца. За ними спешат Валя Слюсарчук и Володя Сыркин. Последними Сережа Лобанов и Юра Ьрусов. Все улыбаются. Какие прекрасные лица! Счастливая встреча! Нас обнимают, на нас обрушивают ворох вопросов. Все говорят сразу. Мне кажется, что я плачу. От радости, от счастья жизни. Валя Слюсарчук достает из своего рюкзака сухие шерстяные носки, нежно улыбается и помогает мне одеть их. Другие возятся с Меньшиковым и Ольшанским. И только Андрееву не требуется помощь. Уже гудит примус, натянута вторая палатка.
И вот оно блаженство – горячий, крепкий, ароматный, сладкий чай! Прекраснейший напиток из всех напитков земли!
И манная каша с небесным вкусом! И сухари – концентрат чудесного хлеба с теплых полей! Больше у ребят ничего нет. Но все это – бесценно!
Постепенно всплески чувств стихают, разговоры становятся спокойнее и последовательнее.
- Откуда вы идете? - спрашивает Андреев руководителя группы
Виталия Хижняка.
- Сейчас из базового. Уже второй раз на Восточной Белухе.
- Как второй?
- А так. Первый раз поднялись и спустились на ледник Менсу,
ждали там группу ГИШа. Просидели неделю, вымокли все, продукты кончаются, никого нет, решили пойти в базовый. На перевале Аккем встретили ГИШа.
- А они куда шли?
- На Восточную Белуху.
- Так они были на ней?
- Да.
- Если б вы не пришли… - начинает Андреев и замолкает.
- А почему вы пошли к нам? – спрашивает он после продолжительного молчания.
- Так вас же нет. Мы побыли день в базовом и сюда…
Весь остаток дня мы делимся впечатлениями. Сегодня отдыхаем. А завтра вместе будем подниматься на Восточную вершину. Все хорошо. Теперь мы дойдем. Лишь бы выдержал глаз у Меньшикова.
ЛЮДИ!
Утро. Наша палатка нагрелась от солнца, и мы вылезаем из неё. На небе ни облачка. Прямо перед нами Восточная вершина, а ниже, совсем как будто близко – «седло».
- Валера, давай перевяжу. – говорит Андреев Меньшикову. Он медленно снимает окровавленный бинт с его головы. Валера мужественно терпит.
- Э, да у тебя тут все запеклось.
- Осторожней!
- Потерпи чуть-чуть. Вот так… Глаз, кажется, цел. Но под ним все разорвано. Сейчас завяжу новым бинтом. Будешь пока одноглазым. Сильно болит?
- Есть немного.
- Потерпи.
Скалы, где мы находимся, позволяют разместиться на отдельных камнях, и мы вытаскиваем все наши мокрые вещи, раскладываем на просушку. Тряпичный «базарчик». Меньшиков движется. Значит, все обойдется. Я делаю воду. Из нашей закопченной кастрюли выгребаю старую чайную заварку. Между камней сверкает на солнце снег, и я набиваю его в кастрюлю, а сверху снова кладу заварку и разравниваю её. Выставляю кастрюлю на солнце.
Мы сидим на солнышке и греемся, как потрепанные воробьи. Ни ветра, ни снега в лицо. И все-все видно. «Седло» плавно понижается к югу. Где-то там рождается Катунь – «хозяйка» Горного Алтая. На севере видна резкая линия обрыва, где «седло» сменяется Аккемской стеной. За линией обрыва вдали – цепь вершин. А главная вершина Алтая – как на ладони.
- Жека, посмотри, не натаяло ли – говорит Андреев. Снег в кастрюле осел, и под ним образовалось немного воды. Прижимая ладонью снег, сливаю талую воду в кружку. Почти полкружки. Протягиваю Меньшикову. Его разбитые губы распухли. Он прикасается ими к краю кружки и маленькими глоточками отпивает четвертую часть воды. Незабинтованный глаз Валеры повлажнел. Меньшиков передает кружку Ольшанскому. Ольшанский достает из кармана сбереженную крошку шоколада, откусывает от неё и запивает, а остаточек снова прячет. Теперь кружка у Андреева. Он долго смотрит в неё, словно прикидывает цену, берет глоток в рот, держит во рту и проглатывает. Теперь моя очередь. Как сильно хочется пить. Два дня не пили, сосали ледышки. Бесценный глоток испаряется внутри меня. Ничего, скоро еще попьем.
- Валера, как ты сорвался? - спрашивает Андреев.
- Я вывернул крюк и ждал команды. Сильно замерз, ног не чувствовал. Потом услышал, что ты сказал: «Валера, пошел!»
- Так это я Ольшанскому крикнул.
- Я подумал, мне. Начал спускаться и полетел. Тут же «вырубился». Очнулся от удара.
- Ох, и летел!
- Представляю.
- Метров шестьдесят.
Я слушаю, а сам гляжу на Восточную вершину. Среди скал на её гребне черные точки. Как будто бы они смещаются. Не может быть! Пока молчу. Вдруг мерещится. Вон, между двумя зубцами на снежном галстуке три точки. А было две. Снова две. Люди!
- Ребята, люди!
- Где? Врешь!
- Смотрите, смотрите! На Восточной Белухе! На гребне! Черные точки! Смотрите, перемещаются!
- Ничего не видно, тебе показалось.
- Нет, не показалось! Смотрите правее и ниже вершины, туда, где два зубца такие торчат!
- Я тоже вижу! - кричит Ольшанский.
- Точно. Теперь и я вижу. – говорит Андреев.
- Надо дать им знать.
- Как?
- Кричать будем. Шесть раз в минуту. Сигнал “SOS”.
- Давайте вместе. Гера, командуй.
- Начали!
-Э-э-э-э-э-э!
- Теперь молчим минуту.
Звонкая стеклянная тишина покалывает в ушах.
- Приготовились. Начали!
-Э-э-э-э-э-э!
Так мы повторяем несколько раз. Теперь надо слушать. Тихо. Звенит высота. Или это кровь в висках? Снова кричим, пока из глоток не появляются хрипы.
- Бесполезно. Далеко. – говорит Андреев.
- Тихо! Замолкли! - приказываю я.
Словно свист ветра. Словно воспоминание о звуке. Но я что-то слышал. Нет, показалось. Нет, опять. Еле-еле. Да, это нам.
- Все слышали?
- Да. Но они не видят нас.
- Это верно.
- Может на снег выйти?
- Свалимся. И так еле сидим.
Давайте махать. У меня красная куртка.
Я беру свою куртку от хоккейного костюма и машу ею из стороны в сторону.
- Жека, хватит. – останавливает Андреев.
Мы сидим, выжатые до предела. Пока кричали, совсем выдохлись. Вот когда окончательно пришла слабость. Приторно-сладкое бессилие. Ничего не надо. Только сидеть на солнышке. Ольшанский гладит свои пальцы.
Незабинтованная часть лица Меньшикова бледна, несмотря на обгоревшую кожу. В глазу его только боль. Андреев почему-то смотрит вниз. Лицо его совсем почернело. На носу, щеках и ушах лохмотьями старая, отмершая кожа. На губах струпья. Брови еще сильнее надвинулись на глаза.
- Надо спускаться. – произносит он.
Легко сказать. На чем спускаться? Андреев поднимает голову и смотрит вверх. Туда, откуда свисает веревка, спасшая жизнь. Веревка нужна снова. Если сейчас не выйдем на снег, нас могут так и не увидеть. Сейчас он скажет, что надо лезть вверх и снимать веревку. Кому лезть? Неужели мне? Почему мне, а не другому? Потому что Меньшиков отпадает. Ольшанский. У него пальцы. Сам Андреев? Сам он должен быть здесь, рядом с пострадавшим. Значит, мне. Но я не смогу. Я действительно не смогу. Последний запас сил остался там, у того камня ночью. Ничего больше нет. Так и скажу. Андреев смотрит на меня и молчит. Почему молчит?
Жека, надо снять веревку. – тихо говорит он.
В голосе суровая необходимость. Все взвешено. Но как наскрести волю? Разве она еще есть? Вначале надо дотянуться до ботинок и начать обуваться. Они сохнут справа выше меня на камне. Чтобы дотянуться, надо привстать. Ну! Упираюсь руками в камень и приподнимаюсь. Это начало. Притягиваю ботинки. Медленно и вяло зашнуровываю. Затем с трудом одеваю страховочный пояс, сверху штормовку, шапочку на голову. Теперь надо вставать и идти к веревке. Встаю и делаю первые шаги, как делает их человек после долгой болезни.
Жека, стой!
Андреев выбрасывает из кастрюли остатки заварки. Наливает кружку талой воды. Затем достает целлофановый пакет и из него круглую банку из-под кинопленки. Снимает с неё резинку, открывает и роется среди таблеток. Находит три. Мы молча следим за его действиями. Допинг? Одну из таблеток он делит пополам и протягивает половинки Меньшикову и Ольшанскому, передает кружку с водой. Себе и мне оставляет по целой таблетке. Все ясно. Мне лезть. Ему страховать и все остальное. Глотаю таблетку и запиваю. Жду чуда. Прилива сил. Возбуждения. Ничего такого не ощущаю.
- Жека, вверх иди на «схватывающем», нагружай веревку. У камня пристегнешь конец веревки к себе и будешь спускаться на нижней страховке. Я буду страховать.
Андреев натягивает нижний конец веревки, и я передвигаю по ней «схватывающий». Опираюсь рукой на ближайший камень. Какая слабость. Дохлый куренок. Ну, пошел же! Лезу или ползу? Начинают кружиться скалы. Останавливаюсь и закрываю глаза. Что за таблетку он дал? Кажется, еще хуже стало. Кружение прекращается. Снова лезу. Вверху недалеко выступ скалы. Похоже, плоский сверху. Как-то надо на него. Там можно посидеть. Берусь за веревку двумя руками, передвигаю «схватывающий», переставляю ноги. Сердце вот-вот выскочит! Выступ уходит вправо, и ноги проскальзывают. Срыв! «Схватывающий» затягивается, и я повисаю на куске репшнура. Страховочный пояс сдавливает грудь, дышать становится трудно, в глазах темнеет. Неужели Андреев дал какую-то простую таблетку? Царапаясь зубцами ботинок по льду, кое-как подтягиваюсь по веревке, ослабляю «схватывающий». Как стучит в висках! Может, если бы Андреев не дал таблетку, я совсем не смог бы идти? Еще два шага до выступа. Ага, вот. Я хватаюсь за шершавый край. Ну, слава богу. Вылезаю на выступ и сижу, закрыв вначале, глаза. Жду, когда успокоится сердце. Где же конец веревки? Еще метров пятнадцать вверх. Вон и камень, на котором она закреплена. Ночью там был адский холод. А сейчас так хорошо, так тепло. Посидеть, погреться. Но почему так долго лезу? Меня ведь ждут. Интересно, как на них таблетки подействовали? Пошел! Берусь за веревку и вижу на ней красный след. Что такое? А… Это от ладони, ободрал её, наверное, когда сорвался. Перехватываюсь по веревке. Пять шагов. Отдохнуть. Еще пять шагов. Снова кружатся скалы. Черт с ними! Не останавливаться! Камень близко! Ну, еще немного! Дотягиваюсь рукой до петли на камне и в изнеможении падаю на него. Бешено бьется сердце. Камень жизни! Здравствуй, милый! Я тебя никогда не забуду! Ты такой крепкий, такой верный! Вокруг тебя подтаяла кромка льда. Чуть-чуть подтаяла. Значит, ты не такой уж холодный, как я думал вчера. Ты молчишь. Но ты же слышишь меня. Сейчас я отдохну у тебя, совсем немножко отдохну и буду спускаться.
Я глажу камень рукой. Становится словно легче. Как спускаться? Страховка нижняя. Сорвусь – лечу до Андреева. Нет, ниже. Прикрепляю конец веревки к страховочному поясу. Снимаю петли с камня. Андреев выбирает слабину, и веревка своим весом начинает тянуть меня вниз. Так не хочется расставаться с камнем. За что держаться? Вдруг опять всё начнет кружиться.
Первый шаг вниз. Какой я легкий! Но главное – сохранить равновесие. Это же просто. Точно поставить ногу. Опереться руками, поставить вторую. Только не торопиться. Спокойно, спокойно. Вот маленький камушек торчит изо льда. Правой рукой за него. Две фаланги умещаются. Можно опустить ногу ниже. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Скалы ведь не кружатся! Вот плоский выступ. Можно передохнуть. Нет, нет, не стану останавливаться. Главное – не потерять спокойствие. Я такой легкий. До Андреева совсем немного. Теперь перенести центр тяжести на этот вот камушек. Так. Теперь на тот. Еще немного. Вот и Андреев. Он придерживает меня.
- Ну, Жека, если бы ты сорвался…
Гляжу на него.
- Страховка сопливая. Для близиру. Вместе бы улетели.
- Нельзя было срываться.
- Нельзя, Жека.
Что-то дрожит в его голосе. Или мне показалось?
СТРАШНАЯ НОЧЬ
- Что будем делать? – произносит Андреев.
- Палатку ставить. – говорит Ольшанский.
- Околеем.
- На «седло» в темноте не спуститься, сорвемся.
Андреев не отвечает. Меньшиков затягивает капюшон штормовки и обхватывает руками колени, наклоняет голову. Какое решение более правильное? Нет такого решения. Все плохо.
- Спускаемся. – говорит Андреев.
- Как будем спускаться?
- Как положено. Кошки оденем.
- Веревки развязываем?
- Нет.
До «седла» метров четыреста. Большая часть склона - лед градусов под 60. Чуть ниже середины – небольшой скальный остров.
Достаем из рюкзаков кошки. Надо притянуть их к подошвам ботинок. Пальцы мерзнут. Обледеневшие ремешки не лезут в замки. Перетянутые ступни немеют. Элементарный прием мы проделываем не менее чем за двадцать минут. Пока возимся, становится совсем темно.
- Кто идет первым? - спрашивает Меньшиков.
Андреев отвечает не сразу. Ветер совсем осатанел. Он выдирает из-под штормовок последние крохи тепла. Ноги уже ничего не чувствуют. Двигаться, надо скорее двигаться!
- Первым спускается Ольшанский. За ним я. За мной Жека. Ты последним. На нижней страховке. Ты понял?
- Да.
Спускаться последнему всего опаснее. В случае срыва он летит как минимум до ближайшего крюка. Если страхующий снизу успеет выбрать слабину веревки, то сорвавшийся остановится недалеко от крюка. Если нет – «сквозит» ниже. Это всем ясно.
- Валера, пошел. – говорит Андреев Ольшанскому.
И вот мы все оказываемся на облизанном ветрами крутом льду. Я стою рядом с Меньшиковым. У его ног забит крюк. Внизу, тридцатью метрами ниже, должны быть Андреев с Ольшанским. Сейчас пойду я.
Быстрей, Жека. – говорит Меньшиков.
Я вижу, как он дрожит.
- Смотри, без моей команды не спускайся. Осторожней, Валера. – говорю я.
- Давай быстрей.
Я отщелкиваюсь от крюка и, держась за веревку, спускаюсь в темноту. У камня, выступающего изо льда, стоит Андреев и страхует через камень Ольшанского, находящегося ниже. Но веревка запутывается. Андреев распутывает её, а я набрасываю на этот же камень веревку от Меньшикова.
- Валера, пошел! – кричит Андреев Ольшанскому и тут же:
- Валера сорвался!
Меньшиков! Черный комок, переворачиваясь, летит вниз. Искры! Это
кошки о камни! Судорожно выбираем веревку. Не успеваем! Комок проносится мимо в темную бездну, и она поглощает его. Страшный рывок. Веревка обжигает ладони и натягивается. Тишина до ломоты в ушах. Что с Валерой? Закрепляем за камень веревку. Господи!
- Ребята, скорей … – еле-еле доносится снизу.
- Я пошел. Держись. – говорит мне Андреев и по веревке быстро скользит вниз, в темноту.
Я остаюсь у камня. Что с Меньшиковым? Зубы, не подчиняясь воле, начинают ожесточенно стучать. Надо дождаться команды Андреева. Он сейчас там. Может, мне тоже спускаться? Нельзя. Возможно, веревка будет там нужна сейчас, и я должен отвязать её от камня и идти вниз на нижней страховке. Но только по команде. Что с Валерой? Пальцы рук страшно мерзнут. Отпускаюсь одной рукой от камня и пытаюсь согреть пальцы другой во рту. Сколько прошло времени? Проклятый ветер! Тебя бы хоть не было! Валере нужны сейчас покой и тепло. Это невозможно! Что такое? Камень идет на меня! Нет, нет, показалось. Надо погреть вторую руку. Почему молчит Андреев? Может, крикнуть? Нельзя. Что с моими ногами? Я совсем их не чувствую! Кончится или нет этот ад? А что, если Меньшиков… Нет, нет, нет. Он же позвал. Ну что же там? Камень снова идет в мою сторону. Сейчас полечу. Сорву их. Нельзя! Камень останавливается.
- Жека, спускайся! – доносится слабый голос Андреева. Мне что ли? Да. Я ведь Жека. Надо спускаться. Как? Ни ног, ни рук. Что вначале сделать? Надо прищелкнуться к веревке. На поясе запасной карабин. Прижимаю к веревке карабин, теперь надо продавить веревку в муфту. Ничего не выходит. Пальцы не слушаются. Почему я сразу не сделал этого! Вот, наконец, получилось. Теперь надо отстегнуть от груди самостраховочный конец, связывающий меня с камнем. Для этого требуется раскрутить муфту на карабине, а потом вытащить узел. Это значительно сложнее. Но сколько можно возиться? Злость помогает наконец произвести элементарное действие. Ну вот, теперь все. Теперь вниз, держась за веревку. Не получится. Пальцы! Я обнимаю, обкручиваю вокруг руки веревку и еду вниз…
Очень узкая полка. На ней мешком висит палатка, закрепленная на скале. Меньшиков сидит с забинтованной головой. Рядом стоят Андреев с Ольшанским.
- Валера, как ты?
Жека, не беспокой его. Снимай рюкзак. Ляжете с Валерой Ольшанским вниз, боком друг к другу. На вас я положу Валеру. Сам как-нибудь. Подождите, дам спирту.
Андреев раздает обжигающие глотки.
Всходит полная луна. Жуткую картину являют горы. Лимонные пики. Чернильные тени на склонах.
- У Валеры, кажется, глаз вытек. – шепчет Ольшанский.
- Гера, надо ракету красную дать.
- Улетели ракеты. С Валеркиным рюкзаком. Залезайте в палатку. Кошки сними, Жека.
Нo кошки снять невозможно.
- Гера, помоги.
Андреев помогает мне освободиться от стягивающих ремней, и кровь начинает приливать к ступням. О, мама! Я готов выть от боли. Залезаю в палатку-мешок и ложусь рядом с Ольшанским. Ноги наполовину торчат из палатки. На нас медленно забирается Меньшиков. Андреев пристраивается непонятно как. Но вначале он стаскивает с Меньшикова ботинки и растирает ему спиртом пальцы.
- Все, спирт кончился.
Меньшиков изредка стонет. Андреев прикрыл его своей пуховкой. Страшно неудобно лежать. Терпим. Ноги немеют.
- Гера, может, перевернемся?
- Можно. Только не спешите. Я помогу Валере.
Кое-как переворачиваемся. Терпим. Но сон побеждает. Мертвецкий сон после всего пережитого.